Я открыл глаза, вокруг было темно. Еще плохо соображая после сна, я попытался воскресить в памяти события прошлого дня. Вчера я шел, шел, шел, остановился поесть и опять все с начала. Как и множество предыдущих дней и, наверно, так будет и сегодня. Я пошевелил лапами, они уперлись во что-то твердое. В памяти запоздало всплыла коробка, в которой я укрылся от метавшегося вокруг меня снега. Было тепло, как ни странно. Я насторожил уши. Тихо. Интересно, куда я пришел? Хотя нет, не интересно. Сколько городов я уже прошел, и все одинаковые. Я осторожно перевернулся на живот и пополз к выходу из коробки. Приподняв носом крышку своего временного дома, я уперся в снег. Сколько же его намело? Стиснув зубы я выскочил вперед, за нос и уши меня успел укусить холодом снег.
Метель кончилась, вокруг было светло и чисто. Снег красиво серебрился на солнце, и я даже прищурил глаза, привыкая. Запахи города были свежими и сильными. Еле слышно пахло людьми, кошками, другими собаками. Меня мало заботила населявшая этот город живность. Мне пора было идти...не знаю куда, просто идти.
Я выпрыгнул на небольшую, проложенную скорее всего людьми тропинку. И, наконец твердо встав на лапы, отряхнул короткую белоснежную шерсть от приставшего снега. Шкура моя, которая и так мало защищала от холода совсем промокла, и я невольно поежился, когда сбоку на меня налетел порыв морозного ветра. Обернувшись, я поглядел на коробку, давшую мне теплый приют на эту ночь. Она была большая, почти черная, промокшая, но мне в ней было уютно спать.
В памяти, как назло, всплыл мой старый, и, видимо, единственный дом. Там у меня была собственная мягкая корзинка, и хозяйка, которая кормила меня вкусными угощениями. Тогда я был еще совсем маленький и многого не помню. Но запах дома я не забыл...и никогда не забуду. Я любил его, и сейчас люблю, хоть и знаю, что никогда туда не вернусь. Если уж выбрал путь - иди по нему. И не сворачивай.
Я вспомнил глаза матери, светло-карие, цвета меда. И от нее я ушел, и ее бросил, причинил боль. Почему я думаю об этом сейчас? Почему эти горькие, причиняющие боль мысли не пришли ко мне тогда, когда я отправлялся на поиски себя? Почему моя рассудительность, которая сейчас не дает мне покоя, не остановила меня тогда? Наверно, я просто не мог поступить иначе. Не уйди я, разве стал бы я задумываться и научился бы чему-нибудь. Нет, наверное, нет. Так думать проще. Хоть и все равно горько.
Я поднял темные глаза к небу. Желтое солнце рассеивалось по небосклону множеством лучей и золотило его. Несколько коричневых, зловещих туч подкрадывались к солнцу, надеясь затмить его и снова устроить снегопад, как вчера. Но сейчас они были в явном меньшинстве. Я усмехнулся. Прямо какая-то война стихий. Почему мне все представляется живим, имеющим свои тайные желания и страхи? Почему туча не может быть для меня просто тучей, неодушевленной и не способной к сознательному действию? Наверно, я сумасшедший. Или гениальный. Как тут разобраться?
Мотнув пушистым хвостом из стороны в сторону, я медленно побрел вперед. Снег под лапами неприятно хрустел, подушечки саднили, видимо, после вчерашней пробежки. Странно, как собаки не приспособлены к длительным путешествиям. Затратишь немножко больше сил, чем обычно и на следующий день все тело будет ныть. Может мы созданы для шелковых подушек? Я задумчиво дернул ухом. Порыв ветра ударил меня в спину. Я раздраженно поежился и распушил жесткую шерсть. Стало потеплее. Собаки не созданы для зимы, я точно не создан.
Я прошел мимо отверстия в подвал и аккуратно обогнул кучу с мусором. Из подвала пахло крысами и кошками. Может поохотиться? Мне уже приходилось есть крыс. Впрочем, как и кошек. И оба эти блюда были мне совсем не по вкусу. Ладно, подумаю об этом как-нибудь потом. На досуге. Если, конечно, не забуду.

Я медленно плелся вперед, опустив уши, со странным трудом передвигая тяжелые лапы. Длинный хвост мой волочился по земле, короткая шерсть на боках была припорошена снегом. Голова разболелась от мыслей, внутри было пусто и, казалось, дул холодный ветер. Ветер внутри, ветер снаружи - гармония. Я усмехнулся. Если бы все было просто. Если бы не надо было думать, мучиться, принимать решения. Это бывает слишком больно. Почти невыносимо.
Что мне делать? Я бы до конца жизни был бы благодарен тому, кто дал бы мне ответ на этот вопрос. Почему все надо решать самому? И, раз уж это так, почему так трудно? Почему так много вопросов и так мало ответов? Я не хочу грустить, не хочу даже знать что это слово означает. Я прыгнул вперед и со всей силы ударил лапой по замерзшей земле. Лапа сразу откликнулась тупой болью. На снегу же лишь остался неглубокий отпечаток, который сразу занесло новым снегом. Я посильнее сжал зубы. Как это трудно - быть настолько бессильным.
Я брел по дороге, полностью погрузившись в свои мысли. Мне было откровенно наплевать на все то, что происходило вокруг меня. Я ничего не видел и не слышал вокруг, скорее на автомате, чем сознательно обходя препятствия. Что-то внутри меня надорвалось, я понимал это, но не мог ничего поделать. Все таки я слишком слабый. Тихо-тихо зарычав от таких мыслей, я попытался отогнать их. Вроде у меня получилось. Голова стала пустой. И я, как никогда раньше, обрадовался этой пустоте. В моих темных, почти черных глазах появилась странная холодность, и я где-то даже радостно взмахнул пушистым хвостом.
Белоснежная шерсть на моих боках распушилась от холодного ветра, и я пошел быстрее, стараясь разогреться. Ничем хоть сколько-нибудь опасным или настораживающим вокруг не пахло, я был спокоен.
В моих глазах стоял какой-то туман. Я никак не мог его отогнать. Может, я устал? Хотя, нет, не похоже. Я помотал головой, но пелена не ушла. Да что же такое? Новый порыв холодного ветра грубо ударил мне в спину и я яростно распушил короткую шерстку, что, в общем-то, совсем не помогло. Ветер с детства был частью моей жизни. Особенно я любил его летом, когда в неистовую жару он приятно охлаждал сопревшие бока. Но ближе к зиме ветер становился абсолютно невыносим.
Где-то неподалеку послышались не очень громкие, легкие, но быстрые шаги. Я, без выражения оглянулся. Я не боялся что на меня могут напасть, даже не думал об этом, но и заинтересованности в себе я не чувствовал. Оглянулся просто по инерции, потому что привык оглядываться на посторонние звуки. В моих черных глазах зажглось удивление. Собака. Что она делает? И правда незнакомка, казалось, сошла сума. Она бегала сломя голову, словно спасаясь от страшного врага. Потом, она прижалась боком с стене дома и, облокотившись на нее, легла на землю, давая возможность себя рассмотреть. Она была стройная, даже, казалось, хрупкая, с длинными лапами и втянутым животом. Окрас был от темно коричневого на спине до бежевого на животе. Я не часто видел борзых, но она, мне показалось, принадлежала к их породе.
Я невольно сделал несколько шагов к ней и остановился. Ей, видимо, нужна была помощь. Но моя ли? И хочу ли я ей помогать? В душе у меня шевельнулось благородство, до этого мирно дремавшее. Как не во время. Я подошел к собаке и, прищурившись, осмотрел ее.
- Тебе нужна помощь? - спросил я без малейшей толики учтивости. Все таки жизнь на улице делает сердце черствым и безжалостным. Я сел на снег, разложив вокруг себя длинный хвост.

Я, со странной смесью задумчивости и угрюмости в глазах, смотрел на лежавшую передо мной собаку. Ее худые бока быстро вздымались и опадали, тонкие, длинные лапы подрагивали. Что с ней могло случиться? Что она, с блестящей, холеной шкуркой и не ободранными долгой дорогой подушечками делает здесь, на грязной улице почти забытого людьми города? Она казалась здесь лишней, явно выделялась. В моей голове закружились многочисленные вопросы, но я посчитал нужным их задать.
Собака подняла на меня глаза, они оказались ярко-зелеными. Я прищурился. Впервые вижу собаку с изумрудными глазами. Незнакомка была красивая, как-то не броско запоминающаяся. В ее сейчас потухших глазах, тем не менее светилась какая-то искра, которая не давала отвести от нее взгляд. Я задумчиво дернул ухом. Где-то в глубинах моей больной головы вспыхнули другие глаза, янтарные. Глаза той, которая отдала свою жизнь, защитив мою. Быть может мне стоило тогда умереть? Но ведь мы не выбираем свою судьбу. Мы лишь идем по проложенному пути, иногда внося свои еле заметные коррективы. В юности, я не мог смириться с этой мыслью. Сейчас же жизнь показала мне свою всеобъемлющую власть. И я не сопротивляюсь. Я давно оставил надежду что-либо изменить. Быть может все не так уж плохо. Даже настолько не плохо, что почти хорошо. К чему эти мысли? Ах, да...
- Нет...
В моих черных глазах мелькнуло недоверие. Собака положила точеную головку на лапы. Все ее тело сотрясала дрожь. Я встал и шагнул к ней, положил длинный, белоснежный, пушистый хвост ей на плечи, чтобы хоть как-то согреть. Мои губы скривила усмешка.
- Что-то не похоже, - я попытался поймать ее взгляд, впрочем безуспешно. Холодный ветер налетел сбоку, разметав в стороны мою короткую шерсть и заставив меня зарычать от холода. Я привык к зиме, я привык быть бездомным. Но стоило мне это ох как не дешево. Я хотел обрести свободу. И я получил ее. Ирония судьбы. Однажды в детстве я услышал фразу " имея не храним, потерявши плачем " Тогда я не понял ее смысла, но почему-то запомнил. Видимо, не зря. Сейчас я понимаю. Жаль, что уже поздно.
Собака по прежнему дрожала, подвернув под себя отмерзшие лапы. Я хотел ей помочь, но не знал чем. Я огляделся кругом. Неужели я надеялся найти тут одеяло? Странная это штука - надежда. Откуда она появляется? Почему исчезает? Почему, когда твою лапу мертвой хваткой зажал волчий капкан, а перед глазами уже стоит туман, надежда разгорается в душе лишь сильнее? Почему мы так отчаянно надеемся? И помогает ли нам это? Снова вопросы. И снова без ответа. Сколько же их еще будет в моей жизни?
Я вздохнул, возвращаясь взглядом к незнакомке. Ну что тут поделаешь? Я не мог позволить ей замерзнуть насмерть. Не знаю почему. Просто не мог и все. Я присел на лапах и подобрался к ней, потом прижался к ее холодному боку и наконец лег рядом. От ее тела мне сразу стало холоднее, значит ей стало теплее. Я прикрыл глаза и, осторожно обвив ее хвостом поперек живота, прижался носом к ее шее. И задышал быстрее, стараясь отогреть ее побелевшие от холода уши.

Я чувствовал ее мерное дыхание на своей щеке, она прижалась ко мне медленно отогревающимся боком. Ее стройные лапы еще слегка дрожали, а блестящая, палевая шерсть распушилась. Я смотрел на нее, на ее острую мордашку, красиво обрамленную слегка кудрявым пухом на ушах, на изящно изогнутую шею, на черный, матовый нос. Ее большие, светящиеся, зеленые глаза сейчас были прикрыты. Она, казалось, задремала, бесстрашно отдавая свою временную беззащитность под мою бдительную охрану.
Где-то в глубине своей души я чувствовал ответственность за ее жизнь. Я ненавижу чувство ответственности. От меня слишком часто требовали гарантий, но никто, никогда их не получал. Я такой, какой есть и через себя я переступить не могу. И никто не может. В любом случае, свои интересы ставишь выше чужих, всегда. Ведь мы живем своей жизнью, не чужой, живем для себя.
Все, кто знает историю моей жизни, спрашивали меня : зачем ты делаешь то, что потом губит твою жизнь и душу? Зачем ты все время наступаешь в один и тот же капкан? Что я могу ответить? Просто, я такой и...дайте мне быть собой.
Снег под моим животом растаял, намочив шерсть. Я вздохнул, подумав, что борзая, наверно, тоже промокла. Тут в голову мне запоздало пришла дырка в подвал, которую я видел несколькими минутами ранее. Оттуда отвратительно несло крысами, но там точно должно быть теплее.
Я завертел головой, пытаясь сообразить где же я видел вход. Из-за этой собаки в голове у меня все перепуталось. А она доверчиво положила голову мне на лапы. Мои темные глаза посветлели от теплоты, идущей изнутри.
Влюбился.
Я положил подбородок на голову борзой и тут заметил черневший неподалеку лаз в подвал. Я осторожно коснулся розоватым носом ее щеки.
- Пойдем, там будет теплее, - тихо сказал я и, встав, оглянулся на нее. Мой пушистый хвост по-прежнему лежал на ее спине. И я пощекотал им ее тонкий бочок, приглашая идти за собой. Еще раз взглянув на борзую, я пошел вперед, и, наконец, пригнув голову, первым впрыгнул в лаз.
Сразу стало намного теплее, в подвале не дул ветер и не было снега. Пол был каменный, но не холодный, его нагрели трубы. Свет, исходивший от отверстия и небольшой лампочки в глубине подвала, освещал серо-коричневые, пыльные стены. Когда я шевельнулся, почти из-под моих лап выскочила крыса и метнулась в темноту. Я проводил ее ничего не выражающим взглядом.

Почувствовав ее прикосновение я, неожиданно даже для самого себя, вздрогнул и обернулся. Ее изумрудные глаза рождали в моей душе странную бурю эмоций. Я не мог долго смотреть в них, но не мог и отвести взгляд. Вся моя жизнь пронизана странными противоречиями. Я, сделав какой-то поступок, позже часто не мог даже представить, что меня заставило сделать именно это и мысленно не соглашался с собой.
Зачем я подошел к этой борзой? Зачем решил согреть ее? Зачем разделил ее боль? Зачем влюбился в нее?
" Если звезды зажигают - значит - это кому-нибудь нужно? Значит - кто-то хочет, чтобы они были? Значит - кто-то называет эти плевочки жемчужиной? "
Вспомнились засевшие когда-то прочно в мозгу строчки. Я видел их в какой-то книге на помойке. Сейчас и не вспомню в какой. Я умел читать. Этому житейскому искусству меня научила улица. Первым я выучил букву "м", из слова мясо, когда воровал его на рынке. Чтобы быстрее ориентироваться в прилавках, я запоминал загогулины, которые всегда обозначали еду. Позже я научился складывать их в слова и понял, что одни и те же загогулины всегда обозначают один и тот же звук. Сейчас прочитать даже самую сложную надпись для меня не составляет никакой проблемы.
В темном провале подвала, который не смогла осветить даже лампа, зажглись два красных глаза, но быстро померкли. Видимо, это крыса проверяла не убрались ли мы из ее владений. "Нет, дорогая, подожди. Мы тебя еще на завтрак съедим" - мысленно усмехнулся я.
Борзая вильнула хвостом. Я услышал это и повернул к ней голову. В ее глазах остались искорки непонимания и, наверно, брезгливости. Да, крысы это не для нее! Собака улыбнулась мне. Мои темные глаза сверкнули. Я дернул ухом и слегка прищурился, зачем-то стараясь скрыть теплоту и ответную улыбку. Борзая вдруг положила голову мне на спину и закрыла глаза. Что-то в моей душе дернулось. Я, ни о чем не думая, прижался к ней и вильнул пушистым, белоснежным хвостом. В ее душе я, наверно, нашел теплоту к себе.
И тут меня пронзило неожиданное понимание. Всем, в чьей жизни я появлялся, я приносил лишь беды и страдания. Я убивал их душу, не подозревая об этом и не желая этого. Вспомнить хотя бы мою горячо любимую мать, которую я бросил, оставил одну, доживать свою такую недолгую, собачью жизнь. А моя хозяйка, которая угощала меня моим любимым лакомством - вареной сгущенкой? После того, как я сбежал, я часто видел на столбах листовки со своим изображением. Она искала меня, она скучала...и ничего не получила взамен своей доброты. А, нет, получила - боль и разочарование. В память неожиданно закралась каштановая блестящая шерсть...но нет, не стоит об этом.
Я быстро отстранился от борзой и, отойдя на несколько шагов, сел на теплые камни. В душе стало пусто. Я поднял на нее глаза. Неужели и ее жизнь я хочу испортить? Неужели и ей хочу принести страдания? А я ведь не умею по-другому. Я отдаю себе отчет. Нет. Нет. Я должен сейчас же встать и уйти. Но лапы не слушались, и я продолжал сидеть на месте.

Я сидел, устремив безразличный взгляд в пол, слегка сгорбившись, словно мне на спину вдруг взвалили непосильно тяжелую ношу. Воспоминания захлестнули меня. И зачем они вообще нужны? Зачем помнить все? Почему нельзя помнить избирательно? Мое больное воображение услужливо нарисовало такую картину - я сижу и с угрюмым выражением разбираюсь в своих воспоминаниях. " Это оставить, а это выкинуть ". Забавно. Я провел лапой по пыльному полу перед собой. Лапа сразу из белой превратилась в серую. Я с глупой заинтересованностью разглядывал ее. И почему моя шерсть белая? Ведь я отчетливо помню, что шкура моей матери была охровой. Быть может, это гены отца?
Я тряхнул головой, отгоняя навалившиеся мысли. Я слишком много думаю и слишком много анализирую. Пора с этим заканчивать. Иногда от мыслей становиться слишком больно. Интересно, дураком быть легче? Губы мои скривила усмешка. Все таки я родился не тем, не в том месте и не в то время.
Борзая вздрогнула и, смерив меня безразличным взглядом зеленых глаз, удалилась к противоположному углу подвала. Сильная. Не имеет права показаться слабой. Люблю таких. Жаль, я намного слабее, чем она. Совсем не умею держать чувства в себе. Не научился хладнокровию. Не смог научиться. Где-то в глубине души я понимал, что при всей моей внешней апатии, я не сумею уйти, не сумею отпустить ее. Пусть даже для нее это могло бы быть лучшим исходом. Я слишком много думаю о себе. Но, понимая это, я все равно не меняюсь. Да я и не стараюсь измениться. Наверно, в этом моя проблема.
Борзая не спускала с меня глаз. Я чувствовал это, но не поднимал взгляд. Я понимал, что нужно что-то сказать или сделать, чтобы разрядить обстановку, но в голову, как назло, ничего не лезло. Я услышал, что она прилегла на теплый бетон. Глупо. Сидим по разным углам, как накосячившие щенки. Я было открыл рот, чтобы сказать что-то, но быстро захлопнул его, так и не найдя правильных слов. Пушистый хвост мой метнулся из стороны в сторону.
Тут прямо мимо меня прошествовала та самая крыса. Ее лоснящиеся от жира темно-серые бока сально переливались под светом тусклой лампы. Я уставился на нее ошалелым взглядом. Совсем обнаглела. Крыса несла в зубах кусок чего-то светлого, чего я не смог разглядеть. Проходя рядом со мной, она как будто нарочно притормозила, обнюхивая грязный пол. Я невольно ощерил зубы. Отливающие красным глаза крысы тускло блеснули. Я еле слышно рванулся вперед и вцепился зубами крысе в хвост. Оторопевшая добыча, не сразу поняв в чем дело, тихо повисла у меня в зубах. Я несильно встряхнул ее и тут она громко запищала. Я ухмыльнулся и разжал зубы. Крыса громко стукнулась об пол и, стуча лапами, молниеносно ретировалась. Я проводил ее веселым взглядом.
Тут я снова почувствовал на себе взгляд борзой. Что она подумала! Играю тут, как маленький щенок! Но мое настроение настолько улучшилось, что ничто уже не могло его испортить. Я задорно посмотрел в глаза борзой и прижал уши к голове. Сейчас я бы с удовольствием погонялся за мячом или палкой. В глубине моих темных глаз блеснули холодные искорки. Мое внезапное веселье было похоже на смех самоубийцы перед прыжком с крыши.

Она смотрела на меня с улыбкой, напоминающей снисхождение. В ее зеленых глазах зажегся озорной огонек. О чем она думала сейчас? Трудно представить. Быть может о щенячьих забавах или о моей странной игривости. Я не часто бываю веселым, даже слишком нечасто. С детства на меня давило слишком большое количество мыслей и поиски своего места в этом, ох каком непростом, мире. Я так давно хочу понять зачем я здесь, что  потерял счет времени. Но, все равно, я отчаянно не понимаю зачем. Портить жизнь тем, кто этого не заслуживает? Бродить по миру тенью, не имеющей ни друзей, ни воспоминаний? Белый туман, лишь призрак, отголосок жизни. Как это теперь называется? Период дожития? У меня он начался с самых ранних лет. Смешно. Так смешно, что наворачиваются слезы. О чем это я?
Борзая подскочила ко мне и, грациозно присев на длинные лапы, вдруг вцепилась мне в щеку. Я ошалело схватился лапами за ее тонкую шею. Неужели на нее напала эта странная игривость? Борзая, не смотря на свою изящность и элегантность, довольно ощутимо дернула меня за загривок. И откуда в ее худом теле столько силы? Борзая отпрыгнула. Я, прищурив темные глаза, следил за ней. Собака припала к земле и завиляла хвостом.
Играть? Ну давай поиграем. Я тоже прижался к земле, стараясь вспомнить хоть один боевой прием. Я не привык драться. Я не боец. И не уважаю этого. Для меня, наверно, лучше позорно сбежать, чем пролить чью-то кровь. Хотя, с моим красноречием, я обычно избегаю драк. Но тут-то игра. А приемы все равно нужны. Вот где пробел.
Я, напружинив задние лапы, быстро взметнулся вверх, целясь чуть слева от борзой. Лапы мои почти бесшумно ударились об пол, зато вокруг всколыхнулось облачко пыли. Я быстро развернулся, оказавшись почти нос к носу с собакой. Ее изумрудные глаза блеснули и я на миг застыл, засмотревшись. Потом, слегка присев, я метнулся вперед и сшиб борзую плечом, аккуратно подставив лапы, чтобы она не ушиблась. Потрясающая картина. Я почти лежал на собаке, мои лапы были под ее спиной, а мой розоватый нос почти соприкасался с ее.
Я смотрел ей в глаза, боясь шевельнуться и испортить этот момент. Вдруг взгляд мой потемнел. Ее зеленые глаза вдруг показались мне карими. Но все же не может повториться? Судьба ведь не позволит мне пережить весь этот ужас снова? Она другая, они совсем не похожи. Она не может погибнуть из-за меня. Тоже. Уши мои дернулись, и даже зрачки, казалось, сузились. Я пытался прогнать этот странный, засевший глубоко в душе страх. Страх потерять. Ее.
Наконец, я справился с собой. Что тут скажешь, годы практики. Я завилял пушистым хвостом из стороны в сторону. Взгляд мой потеплел. Пора учиться жить настоящим. Я приблизил свою морду к точеной мордашке борзой. Ее дыхание согрело мне щеку. Я прижался к ней и глубоко вдохнул ее слабый, сладковатый запах. Она, казалось, пахла какими-то цветами. Я улыбнулся и прикрыл глаза.

Я смотрел в ее глаза. В них вспыхнула странная нежность, которой я не замечал ранее. В душе всколыхнулось ответное чувство, но быстро исчезло, словно испугавшись, и вновь стало холодно. С самого детства слишком осторожная и пугливая мать пыталась найти в моих до невозможного темных, словно стеклянных глазах отблески какой-нибудь неистовой, неуправляемой злобы или всеобъемлющей ненависти, которых там не было, но которые, возможно, были присущи моему отцу, которого я никогда не знал. И от этого ожидания, от этих косых взглядов, чувства, которых не было, начали сами собой появляться, заполняя мою открытую для всего нового, тогда еще наивную голову.
Я не мог сопротивляться, я тогда еще не знал этого преследующего меня сейчас глагола. Не знаю почему, быть может из-за слишком заботливой матери или из-за каких-то внутренних качеств, я в детстве считал себя выше других. Многие смеялись надо мной и ставили ниже. Тогда то в моей душе впервые проснулась зависть. Я, от природы понятливый, но слишком ранимый, пытался скрыть свои лучшие чувства, опасаясь, что меня заденут, причинят боль. Я научился быть холоден по ситуации и учтив до неприличия. Сначала это была маска. Потом она стала моим собственным лицом.
Я научился. Я выжил. Я понял. Но к чему это привело? Теперь даже чувство, которое переполняет мою душу и рвется, мечтает вырваться, я прячу. Машинально, даже не замечая этого. Я не могу показаться слабым, каким бы слабым я не был на самом деле. Но в чужих глазах - ни за что. Баста. Я выдрессировал себя, свое сердце и душу. Они очерствели, но только в глазах других. Внутри же я мучаюсь и страдаю. И мне больно за тех, чью жизнь я разрушил с безразличной улыбкой. Я раскаиваюсь. Но только в душе. Я сделал много того о чем, оглядываясь назад, в прошлое, очень жалею. Как это говориться? Оставь свой зад в прошлом? Нет, конечно, шучу. Оставь прошлое сзади. Разве это возможно? Нет, для меня нет. Моя память слишком яркая, она подводит меня и не желает, чтобы я забыл. Значит это не нужно. Значит я смогу справиться. Смогу ли?
Я прожил свою юность очень бурно. Я делал все, что могло взбрести в мою больную голову. Ни в чем себе не отказывал. Никого не любил, ни к кому не привязывался. Я бежал лишь от одной вещи. От глагола скучать во всех возможных спряжениях. Я ненавидел этот глагол, не переносил ощущать его в своей душе. И сейчас я мало изменился.
Борзая прижалась к моей щеке и я мучительно очнулся от мыслей. Она была такая теплая, живая...моя. Она ничего не требовала, она даже не знала моего имени. Но, не смотря ни на что, она отдала мне свою теплоту и, возможно, какую-то частичку своей души. Разве могу я требовать большего, не давая ничего взамен? Трудно ответить. Но что я могу ей дать? Любовь? Но оправдает ли моя любовь ее представления о любви? Не разочаруется ли она? Я ведь далеко не романтик и не умею петь оды. Да и любить я не умею. Моя душа заплесневела от малого использования. Но он - эта борзая - каким-то чудом смогла пробудить мое сердце и заставить его биться быстрее. Быть может в ней есть что-то особенное, что так привлекло меня?
Она обхватила мою шею своими красивыми, худыми лапами. Я подался к ней. Борзая коснулась моего уха, и я прикрыл глаза. Она, такая хрупкая, изящная, похожая на хрустальную фигурку, которую так страшно разбить, но так приятно на нее любоваться. И я, хоть и с белоснежной шерстью, но с грязными лапами, с ребрами, выпирающими из-под жесткой шерсти, без манер, без родословной. Странная пара. Противоречивые чувства. Мне трудно понять себя. И ее.
- Донидэй... Просто До...
Я прижался к ней еще ближе, когда услышал ее голос. Сначала я не понял о чем она. Я посмотрел на борзую. Это ее имя. Точно. Красивое. А как же иначе? Я слегка отстранился и, наконец, встал на лапы. Раз уж она так решила, значит поговорим. Я сел на пол, близко к ней, почти касаясь своим боком ее мягкой шерсти. Мои черные глаза выражали странную смесь чувств.
- Белый, - сказал я, невольно подумав о том, как поздно я узнал ее имя. Странная штука судьба. Почему она решила, что мы должны встретиться? Почему так, а не по-другому? Почему здесь? Я обвел взглядом прищуренных глаз грязные, пыльные, серые стены. Где-то за углом мне послышалось приглушенное, злобное попискивание все той же крысы.
- У тебя же есть хозяин... - тихо сказал я. Именно сказал, а не спросил. Я был уверен, что это констатация факта.

Я почувствовал ее прикосновение к своему боку. Ее влажный носик уткнулся в мою пушистую, короткую шерсть. Борзая, видимо вдохнув пару шерстинок с моей шкуры, чихнула и сразу же весело улыбнулась. Я взглянул на нее. В мои темных глазах засверкала какая-то чуть ли не отеческая нежность. Мне захотелось потрепать ее за загривок и преподать какой-нибудь жизненный урок. Но я, глубоко вздохнув, сдержал и этот душевный порыв.
Я, как ни странно, умею смотреть на себя со стороны. Темный, грязный закуток подвала, невыносимый смрад крыс и ее легкий, еле уловимый, сладкий аромат. Почти белая, слегка желтоватая, маленькая лампочка, освещающая все вокруг максимум на десяток шагов. Тихий и пронизывающий, как скрежет когтей по ржавому металлу, писк крыс, и топот их небольших лапок. Дырка наружу из которой тоже проливается немного света, но не больше чем от лампочки. И вой ветра за стенами подвала, глубокий и заунывный, словно просящий о чем-то или ищущий кого-то. А в центре кирпичного, пыльного убежища сидят, прижавшись друг к другу двое собак. Тощий, белоснежный пес с грустными глазами и красивая, изящная борзая, цвета охры. И ее изумрудные глаза сверкают в темноте, полные жизни и надежд.
Я невольно усмехнулся, представив себе эту картину. До смотрела на меня и я поймал ее наполненный какой-то неукротимой нежностью взгляд. Неужели она влюбилась в меня? Неужели именно она смогла разглядеть то светлое и хорошее, что еще каким-то чудом сохранилось в моей загубленной спесью и разочарованиями душе? Это ее зеленые глаза как будто говорили - я твоя? Сердце мое откликнулось на ее чувства, внутри потеплело, и я улыбнулся. Но за что меня можно полюбить?
" Я - красавец. Быть может, неизвестный собачий принц-инкогнито. Очень возможно, что бабушка моя согрешила с водолазом. То-то я смотрю - у меня на морде - белое пятно. Откуда оно, спрашивается? "
Опять в памяти всплыла фраза из книги, прочитанная на помойке. И название книги было как-то связано с собакой, вот только не могу вспомнить как. Быть может собачье сердце? Не помню. Хотя иногда мне кажется, что я начитаннее большинства людей. Эта мысль заставила меня улыбнуться. Собака читает больше, чем человек. Глупость. Ведь пишут люди. Для людей. А читаю я. И книги нахожу на помойке. Бред? Отнюдь.
Борзая села и прижалась ко мне. Я вздрогнул, задумавшись, потом поймал ее взгляд. Нежность в ее изумрудных глазах встретилась с счастьем, смешанным со странным смятением в моих черных. Я положил голову ей на затылок, а пушистым хвостом обнял ее за тонкую, палевую спину.
- Пожалуйста, останься... Не уходи
Я удивленно взглянул на До. Я же вроде и не собирался никуда уходить. Вдруг я понял. Она боялась, что я уйду не сейчас, а потом и навсегда. Наверно, так и будет...хотя? Как я могу обещать ей что-то? Я так безумно не хочу ее обманывать, не хочу портить той легкости, которая была в наших отношениях. Но...могу ли я остаться с ней? Сейчас - конечно, потом - кто знает. В моих мыслях и душе гуляет ветер. Я не могу перебороть себя. Как только я научусь слушать свое сердце, быть может я дам ей честный ответ.
- Я не хочу расставаться с тобой, - просто сказал я. И это была чистая правда. Пока. Все может измениться. Все. Я искренне надеюсь, что эта собака сумеет удержать меня подле себя. Это еще никому не удавалось. Даже моей матери.