Как-то раз он нашел ее в похожем месте. В каком-то сарае что ли, сейчас он хотел убедиться, что с его маленькой, но очень сильной подругой все хорошо. Он чуял что-то. Что-то его беспокоило, говорят, такое бывает, когда что-то связывает. Омен не мог найти себе место несколько часов. Он ходил по следу. Пускай он лишь пару месяцев бродяжничал, у него уже появился тот за кого надо беспокоиться. Да возможно это не то, что могло бы связывать суку с кабелем, но это было гораздо сильнее. Она научила его многому, при этом она все время настаивала на его возвращении домой и не понимала, как можно было бежать самому. Он не хотел говорить о себе. Она не хотела говорить о себе. Часто они просто молчали, сидя рядом, но это связывало гораздо сильнее пустых разговоров.
Вот и сейчас большая черная слюнявая собака бежала по свежевыпавшему снегу, оставляя впечатляющие узоры, местами проваливаясь. Он чувствовал, что не все хорошо. Он спешил. Язык на бок, глаза навыкат.
Скоро он оказался у вокзала или станции. Он толком не разбирался в этих сооружениях, но запах он чувствовал четко. Вскоре он нашел ее. Она выглядела ужасно. Нет внешне даже привлекательно, но что-то подсказывало, что она не в порядке. Волнение сковало Омена так, что он даже боялся дышать. Она мерзла. Он видел, поэтому он смело залез к ней и лег рядом. Молча. Просто грел ее. Ведь друг для этого и нужен, чтобы быть рядом, чтобы поддержать, найти и не отпускать.
Пускай она была мала, а у него была большая слюнявая пасть, он считал ее другом, а не кроликом, которого можно съесть. Когда у тебя только один друг. Единственный и ты еще никогда не испытывал этого чувства – дружбы, то хватаешься за него как за соломинку. Он внимательно и взволнованно смотрел на нее.
Сдерживался, как мог, чтобы не начать разговор.
Молчал.

Я стоял на месте, медленно переминаясь с лапы на лапу и смотрел на незнакомую, черно-рыжую собаку. Что заставило меня подойти к ней? Что задело? Что заставило оглянуться? Трудно ответить. Просто, мне почему-то было не все равно. Улица научила меня грубости и умению сдерживать даже самые сильные эмоции. Когда мне хотелось кричать от боли, я часто лишь беспечно улыбался и шел дальше, не оставляя за собой ни следов ни воспоминаний. Кто я в этом чужом, холодном мире? Странник? Проходимец? Тот, о ком никто не вспомнит, даже если я буду умирать в подворотне от голода. Грустно думать об этом. Я ведь шел на поиски свободы, я хотел, чтобы о моей храбрости и доблести знали и говорили все собаки. А что я получил в итоге? Одиночество.
Мои черные глаза не выражали никаких эмоций. Я понял, что черно-рыжая мучается от какой-то боли. Душевной ли, физической, я не знал. И она явно не спешила просвещать меня. Гордая. Уважаю таких. Такие никогда не скажут о своих проблемах. Будут до последнего притворяться, что все хорошо и идет по плану. А потом либо погибнут, либо решат свои проблемы без посторонней помощи.
Рядом с ней лежал большой, черный кобель, видимо, ее старый знакомый или друг. Я, прищурив глаза, опасливо посмотрел на него. Он был больше и явно сильнее меня. Если бы он захотел. то мог бы без труда порвать меня на части. Но в его глазах я не заметил и тени враждебности, и потому успокоился. Кобель лишь с живым интересом разглядывал меня. И я ответил ему заинтересованным взглядом.
-Бес, но можно и Шестерка.
Я услышал голос черно-рыжей и снова повернул к ней голову. Она сказала мне свое имя, значит тоже не имеет ничего против моего общества. В моих глазах зажглось подобие дружелюбия. Черный кобель, взглянув на свою подругу, тоже представился. Я переступил с лапы на лапу и задумчиво дернул ухом.
- Белый, - сказал я, мельком подумав, что о моем имени без труда можно догадаться. Как давно я не представлялся? И, вообще, были ли у меня когда-нибудь друзья? Странно, но я не помню таких. Обычно собаки, по территории которых я проходил стремились содрать с меня шкуру или, более дружелюбные, прогнать со своей земли. Они были уверены, что если я нарушил границу, о которой, кстати, часто и не подозревал, значит я претендую на их земли и еду. И никому даже в голову не приходило, что я могу хотеть вступить в их свору или помочь. Неужели и я стану таким злобным? И, неужели все разучились видеть в других хоть что-то хорошее?
- Кажется у нее что-то с лапой. Не знаешь чем можно помочь?
Отвлек меня от размышлений голос кобеля. Что-то с лапой? Помочь? Я всерьез задумался. В детстве, когда я царапался мать вылизывала мне грязь из ранки и говорил, что само заживет. Но тут случай явно посерьезнее. Я смерил взглядом лежащую на полу Бес, пытаясь придумать хоть что-то. Может приложить подорожник, чтобы продезинфицировать и остановит кровь? Я оглянулся к выходу. Балда, какой зимой подорожник?
- А где ты так поранилась, - обратился я к Бес. Не знаю чем бы это помогло, но мне хотелось узнать ответ на этот вопрос.

Не хотелось лить воду слов. Он был заинтересован ей. Она им. Он же просто оказался тут и погода мешала ему покинуть их, хотя, наверное вскоре он так и поступит. Ясно было лишь одно кобель тоже не был специалистам в медецине. Он вообще вряд ли был в чем-то специалистом. Черый положил морду на вытянутые лапы  и прикрыл глаза. Он вспоминал свои ночи до этого, когда под боком не было маленького холодного тела Бес. Когда он был один. Совсем. Он был рад, что он пришел. Быть может он и не уйдет, потому что этот пес не вызывал у него симпатии или же доверия. Ом просто был спокойным псом и не кидался на все что движется.
Сейчас Ому казалось, что пришедший попросту игнорирует его и решил ответить ему тем же. Потому что он повторил вопрос, который он уже задал. Потому что он не отвечает на его вопросы и не реагирует на его обращения.
Было лень что-либо делать. Он просто лежал и отдыхал. Долгий путь до этого места немного вымотал его.